Ведущий: Я буду делить индивидуальный порядок для людей с разными возможностями. Большую часть того, что я хотел сказать, я уже сказал. Можно уже представить Екатерину, которая не нуждается  в представлении.

Екатерина: Я скажу несколько слов о себе. Для этого сообщения это имеет значение, это дает понимание, из какого своего опыта я делаю какие-то обобщения и рассуждения. Я психолог, семейный терапевт исторически и в нарративном подходе я работаю с 2000-2001 года. То есть, я практикующий психолог, психотерапевт, нарративный практик - в случае нарративного подхода мы используем термин "практик", хотя могут быть варианты, конечно. На протяжении 15 лет я все время работаю с людьми. Много часов в неделю, с какими-то небольшими перерывами, максимальные 2 раза в несколько месяцев, все остальное время я все время встречаюсь с людьми и разговариваю с ними, используя нарративную практику - в контексте нарративной практики, как терапевт, как консультант.

Также я преподаю нарративную практику с 2002 года. Первые программы были сделаны в Институте практической психологии и психоанализа. Они были частью программы по системной семейной терапии. [которую создала Анна Яковлевна Варга]. Потом был и есть Институт групповой и семейной психотерапии. Там тоже была программа по семейной системной терапии, которую вел Александр Черников. В этой программе было и до сих пор есть 60 часов нарративной практики. В этом институте в 2003 году училась Наташа Савельева, так мы с ней познакомились, а в 2004 - Слава Москвичев. 

Дальше поступали предложения делать такие программы в разных местах тоже в контексте такого курса по семейной системной терапии. Люди, которые учились на этих курсах, заинтересовывались и хотели работать в этом подходе. 60-ти часов недостаточно, чтобы начать работать в подходе. И, начиная с 2004 года, люди, познакомившиеся с нарративной практикой в рамках курса по системной семейной терапии, сами инициировали, организовывали группы, приглашали меня туда вести, чтобы они могли учиться более полно в течение года, и к концу года или какого-то времени уже иметь практику, иметь способность работать нарративным практиком, консультантом. 

В 2004 году эти программы уже были воплощены, было преподавание. Группы собирались сами каждый год. Таким образом, к 2006 году был контекст, была Наташа Савельева, она съездила на конференцию в Ливерпуль и стала приглашать наших зарубежных коллег с 2004 года. Первым она пригласила Хью Фокса. Поэтому здесь уже была большая нарративная активность,  а никакой формы для нее не было. Поэтому в 2006  году мы, Наташа Савельева, Катя Дайчик и я, учредили Центр нарративной психологии и практики, который был создан не для того, чтобы начать развивать нарративный подход в России, он уже бурно развивался, а чтобы  "давать сертификаты» -  то есть, чтобы создать какой-то формальный контекст для уже существующего. И чтобы в рамках этого центра разные люди могли дальше развивать свои нарративные проекты. С тех пор этот Центр и существует.  

Каждый год у нас идут программы длительного обучения нарративной практике. Они могут длиться год, полтора. Те люди, которые сейчас учатся, учатся 2 года, у них программа растянута, так как в нее очень много уже включено. Все 12 лет программы совершенствуются и дополняются. Соответственно, когда я сейчас буду говорить уже по существу, будет понятно, что я говорю, исходя из этого своего 15-летнего опыта, который и сейчас продолжается, в котором я думаю про нарративный подход, применяю его в разных контекстах, пытаюсь ему научить - передать какие-то навыки, знания  и рассказать про него, в том числе в статьях. Соответственно, в названии этого выступления «Уникальность и смысл нарративной практики как я их понимаю», имеется в виду не как я их уже поняла, а именно процесс этого понимания, который я сейчас описала, упомянув в каком контексте этот процесс происходил и происходит. 

Для меня самыми существенными возможностями, которые заложены в нарративной практике, которые делают ее особенной, являются практически безграничные возможности конструирования и практически безграничные возможности простраивания любых взаимосвязей между различными элементами чего-угодно.

Как многие из вас знают, в нарративной теории, вернее тех теориях, которые оформляют нарративную практику, в контексте которых она находится - в философии и в нарративной метафоре -, содержится потенциал для неограниченных возможностей в конструировании, в выборе каких-то версий себя, своих идентичностей или того, что человек будет считать  собой, своей историей. 

Я сейчас, когда рассказываю, исхожу из того, что вы все знакомы с нарративным подходом, верно? Не нужно ничего пояснять?

- да

Как я это вижу, и как мы часто обсуждаем на занятиях… например, вчера было занятие, там студенты, которые первый раз слушали, задали вопрос: «А как же тело? - это главное ограничение, которое видится, идея, что из-за телесности мы не можем выбирать любые версии себя. Как вчера рассуждали: «если у человека нет ноги, он же не может себя сконструировать с ногой?». И каждый раз мы рассуждаем на эти темы, и приходим к выводу, что возможности конструирования практически безграничны. 

Одновременно с этим, как вы знаете, у нас есть понятие позиции автора, то есть того, кто осуществляет выбор и конструирует эти разные версии, которыми человек будет считать себя. То есть это некая позиция, из которой эти возможности выбора и само конструирование возможны. Есть то, что можно назвать персонажем, то есть, когда мы себя воспринимаем участниками истории. Когда мы участники истории, мы не знаем, что мы ее сами делаем. Когда мы находимся в позиции автора, мы видим, как мы ее делаем, мы ощущаем у себя эти возможности. 

В процессе нарративного консультирования, мы не только используем метафору истории, и представляем, что  человек есть история. Мне кажется, что хороший момент состоит в том, что в процессе этого консультирования человек может обнаружить, что он является не только историей, но и вот этим бесконечным потенциалом возможностей. 

Вы знаете, что в нарративном подходе есть термин «точки входа». Когда мы говорим, что человек в проблемной истории, проблемно-насыщенной, то есть он себя ей воспринимает - он думает, что он она и есть, проблемно-насыщенная история, и мы с ним так беседуем, что он обнаруживает точки входа в альтернативную историю - в какую-то, возможно, потенциально более предпочитаемую версию себя или идентичности. 

Я предпочитаю с какого-то времени использовать другой термин - «точки выхода», потому что мы еще не знаем, куда мы попадем, и то, куда мы попадем, нам еще важно сконструировать. Но то, что мы делаем в первую очередь, создаем человеку условия, чтобы он вышел из того, что он сейчас считает собой - из той истории, которая ему кажется им, чтобы он нашел выход. Куда он при этом попадает?

Метафорически я себе представляю, что он попадает в океан. Вы знаете, что можно использовать метафору «неба». «Небо» исторически часто используют, звездное небо и бесконечное количество потенциальных историй, которые там можно сложить. Я себе представляю океан.  То, из чего человек выходит –  это тоже океан, просто  ему  какое-то время казалось, что это он и есть - очень узкая, на самом деле, постоянно меняющаяся, колеблющаяся, какая-то условно взаимосвязанная череда капель -, но ему казалось, что это он.  Он прилагал много усилий, чтобы видеть, что он именно это и есть. Когда ему стало этим плохо быть, мы поговорили с ним в контексте нарративной беседы, он сделал какое-то движение, какой-то шаг, отвечая на наш вопрос, и оказался в этом океане - океане безграничных возможностей быть кем угодно. Из чего он сложен? 

Если мы берем нарративную метафору, он состоит из условно поделенного на единицы безграничного количества событий его жизни. Вы понимаете, они делятся условно. Возьмем мое выступление здесь - я просто поставила границу, что есть начало и конец, и вот событие - выступление. А там еще сколько угодно можно поделить внутри. Вот я делаю жест рукой - это тоже событие. И еще мельче поделить - каждая моя мысль, которая возникала в процессе – это событие. Здесь мы не знаем предела и границ - деление океана человеческой жизни на события, условный и произвольный процесс. 

Соответственно, когда человек, отвечая на нарративный вопрос или серию вопросов, делает определенный шаг, он оказывается в этом океане. Если он оказывается в этом океане один, и сам, без идентичности, то ему-персонажу, он же был персонажем и мог выйти, как персонаж, делается неуютно. Это не значит, что это как-то плохо. Просто для него это непривычное состояние, он - неизвестно кто. На этот случай у нас есть Автор. Он специально существует для этого. Автор – это тот, кто умеет делать выбор, видит, что можно собирать разные элементы этого океана в последовательности, увязывать их между собой, выстраивать сюжеты, можно выбирать смыслы. Как вы знаете, смыслы тоже в этом океане плавают. Они предлагаются в социальном контексте другими людьми, и автор может выбирать, трансформировать, приписывать разные смыслы. То есть он как бы делает историю. 

Следующий вопрос, который возникает, это – кто такой автор? Мы много про это думали и делали по этому случаю специальные семинары. И тут можно всячески развлекаться. Потому что мы находимся еще и в постмодернистском контексте, где вообще про это много думали, естественно. На данный момент,  я для удобства выбираю думать, что Автор – это одна из версий, что это тоже история. То есть,  является ли автор тоже частью океана? Является. Конструируется ли он тоже или он как бы имманентно присущ? Мы в философии, в которой находимся, не используем терминов и видений про «имманентно присущее». Поэтому мы скорее можем видеть, что Автор – тоже один из конструктов.

Есть разные истории, где человек – Персонаж, и есть история, где он – этот Автор, которого я сейчас описала – тот, кто может делать выбор и так далее. Мы, как вы знаете, в нарративном консультировании, терапии, практике создаем постоянно, нон-стоп, своей позицией, неэксперной  (децентрированной и влиятельной), условия для того, чтобы человек фактически конструировал себя этим Автором, все время конструировал. Не все время обнаруживал, а конструировал постоянно, причем это не какой-то процесс, который может произойти один раз и завершиться. Вот это взаимодействие, в котором автор конструируется, должно поддерживаться всегда. Это не значит, что терапевт должен всегда ходить рядом с человеком. Он может сам с помощью разных потом уже  внутренних диалогов и выстраиваний своих собственных взаимодействий, которые поддерживают его авторскую позицию, заботиться о том, чтобы Автор заново и заново возникал. Но заботиться об этом, получается, необходимо. То есть нужно, чтобы были условия, чтобы автор постоянно возникал. 

Тогда у нас Автор – это одна из историй, которая пишет другие истории, и подчиняется правилам историй.

Вы помните, что истории должны быть достоверными, обладать качествами согласованности, достоверности. Чтобы быть достоверной историей, Автор должен, например, писать, он должен конструировать идентичности. Если он не конструирует идентичности, он уже не Автор. Соответственно, еще раз вспоминаю, что уникальность именно нарративного подхода для меня состоит в том, что в нем содержится потенциал и условия для того, чтобы человек мог не только быть, кем он хочет, но и не быть кем-то конкретным. Любая конкретная предпочитаемая версия не является окончательной, в том числе и версия Автора. То есть, когда он оказывается Автором, это тоже может быть необязательным. Возникает вопрос, как такое возможно? 

Я для удобства пользуюсь мыслью о наблюдателе. Когда вы сейчас слушаете, наверняка, думаете об аналогиях. Безусловно, это не те вещи, которые озарили одну меня. Во французской постмодернистской мысли вы найдете много каких-то аналогий. И у Джеймса вы найдете какие-то аналогии. Я сейчас ни на кого не ссылаюсь и рассказываю, как думаю я в своей практике. А сослаться и оформить это авторитетами совершенно точно можно. Так вот, что такое наблюдатель. Наблюдатель, соответственно, тот, кто смотрит на все это. Автор пишет, персонаж живет, наблюдатель смотрит. То есть автор оценивает, автор отбирает, автор выбирает ценности. Наблюдатель ничего не делает, он ничего не делает – это его характеристика, он смотрит. Просто автор не смотрит так широко, вот в чем нюанс, автор очень занят конструированием, у него меньше возможностей видеть происходящее, и обзор у него меньше. 

О наблюдателе сказать особо нечего, он периодически возникает в беседах с людьми. Когда я работаю в нарративной практике, мой собеседник иногда находится в этой позиции, которой я для удобства выбрала название. Когда человек, например, внезапно говорит «что-то я вообще перестала понимать, почему я так напрягаюсь». Это может быть от того, что проблема отпала, а иногда это оттого, что человек явно находится в какой-то метапозиции, и ему надо вспомнить, зачем надо прилагать все эти усилия, потому что, в принципе, ему и так хорошо. В этой позиции то, от чего страдает персонаж, для него – не проблема, его не задевает. Тогда он задается вопросом, «зачем все это было»? Для иллюстрации я сейчас расскажу небольшую историю, я подумала о ней, когда ехала сюда, позвонила человеку, которому она принадлежит, спросила разрешения рассказать вам, и записала, как рассказать. Поэтому я сейчас с разрешения чуть-чуть скажу об этой позиции наблюдателя. 

Не особо рассказывая контекст, это женщина взрослая, после 50 лет, проходящая через разные жизненные обстоятельства, с целью трансформировать что-то в которых  или в себе в процессе прохождения через них она приходит к терапевту. И в какой-то момент у нее возник опыт, который она назвала «небо», потом уже, в работе. Что этому предшествовало? До этого она находилась в очень авторской позиции, и у нее было домашнее задание. Про домашние задания сейчас нет времени говорить, просто это, конечно, не домашние задания в прямом смысле, а это, как вы знаете, в нашем подходе мы обсуждаем с людьми, если им полезно, если они хотят что-то делать между сессиями, что бы это могло быть – можем оставлять какие-то рефлексивные вопросы, с которыми они проводят время в течение недели. И вот для нее эти вопросы были очень полезны, она просила их обязательно формулировать, мы формулировали их в конце сессии, и было для нее несколько очень важных вопросов, как она говорила, касающихся темы независимости, посвященные ценностям, выбору, судьбе и так далее. И над этими вопросами она очень напряженно думала. Она сказала сейчас, что это важно отметить. 

Две недели был перерыв между сессиями, она напряженно думала над  вопросами, записывала мысли в блокнот, то есть она пребывала в очень большом умственном напряжении две недели, в очень авторской позиции, выбирая свои ценности и так далее, и конструируя историю. И она шла по улице и увидела рекламный плакат, на плакате было солнце и небо. И она увидела это небо, и дальше цитирую то, что я сейчас записала, когда ей звонила «переместилась в состояние очень необычное для нее, которого у нее не было никогда в жизни. Оно наступило внезапно. Состояние, которое можно описать как абсолютную легкость и свободу, почтисчастье». Можно сказать, что во время этого состояния, у нее не было каких-то мыслей. Можно сказать, что это ее удивило, хотя это мысль была уже после. Это состояние характеризовало то, что там не было особых мотивов, желаний, необходимости что-то делать. Ничего делать было не нужно. Это никак не прервало ее деятельность, как вы понимаете, она дальше шла, но состояние было именно такое.  

Был какой-то визуальный образ, что она как бы не висит, а даже, может быть, стоит, есть какая-то опора, но при этом ничего вокруг нет, никаких объектов или предметов. Это внутреннее состояние, это не значит, что она не видела этот плакат или остановку или другие объекты, где она шла.  Просто к нему можно приложить этот визуальный образ. Она пробыла в нем почти 2 дня. То есть это было относительно долго, не одно мгновенье. Почти 2 дня она в нем пробыла. Оно показалось ей крайне комфортным и предпочитаемым. Из него открывалось гораздо большее, если говорить про наблюдателя, гораздо больше видения, обзора и возможностей, хотя и не было необходимости что-то специально делать и совершать какие-то усилия. 

В качестве побочного эффекта этого состояния, она отметила, что оно очень комфортное, внутренне равновесное. Она говорит: «когда я уже из него вышла, тогда я стала оценивать, что оно полезное» - тут она вышла в авторскую позицию. То есть внутри него она не оценивала, когда она вышла, она стала оценивать его как полезное, потому что там могут быть такие-то и такие-то эффекты. В том числе, можно пребывать в этом равновесном состоянии.

Потом она сказала: «возможно, я уже додумала,  когда вышла, чтобы как-то это себе объяснить, что это какое-то такое место, где  доступно очень много информации, в том числе, я подумала, что мне доступны и все человеческие идеи», - ей не казалось, что она может читать мысли, но казалось, что она может решать разные свои задачи, пользуясь доступом в своеобразный «банк идей человечества».  Опять же, не в прямом смысле,  это очень рациональный человек, с одной стороны. А с другой стороны, может, и в прямом  -  то, что люди подумали за свою, человеческую, историю. Ей подумалось, что она могла бы про эти мысли думать, развивать, придумывать что-то для себя.

Весь этот анализ эффектов и возможностей был уже после того, как состояние закончилось. Она подумала, что в этом есть один из полезных эффектов, что она может пользоваться этим банком человеческих идей. После этого специально попасть в это состояние у нее ни разу не получилось, оно закончилось и осталось о нем такое воспоминание и рефлексия. И все это воспоминание и рефлексия  уже связаны с авторской позицией и с позицией персонажа.

И когда она пришла на прием какое-то время назад, уже после того, как этот опыт с ней произошел, у меня был выбор, какие вопросы ей задавать. Я могла  задавать вопросы, которые были бы обращены к автору или вопросы, которые были бы обращены к персонажу, или вопросы, которые были бы обращены к кому-то, про кого она сейчас рассказала. Я не знаю, как его назвать. Для удобства я назвала его наблюдателем.  В этом смысле тут проявится влиятельность - какой вопрос я задам, туда я и могу создать условия, чтобы человек  переместился.

Мой выбор и сейчас бы оставался, не перемещать человека мгновенно в позицию автора. А все наши привычные вопросы, они обращены к позиции автора. Например, вопрос, который я уже потом задала, обращен к позиции автора: «Теперь, когда Вы вышли из этого состояния, что бы Вы хотели сделать, как бы хотели обойтись с этим опытом, что Вам про него интересно? Что в этом было, возможно, ценного?» Это все вопросы к автору. А что мы можем спросить наблюдателя? Все, что мы можем спросить наблюдателя – «что Вы видите?», больше ничего. Это я ее и спрашивала вначале. А потом консультировалась с ней, как дальше строить беседу, но это я уже автора спрашивала дальше. Поскольку, «что Вы видите?», иссякло, дальше мне оставалось обратиться к автору. Мы можем думать, как строить такаю беседу, и консультироваться с человеком, обращаться ли к нему как к автору или продолжать спрашивать «что Вы видите?». Но это уже отвечает автор в любом случае. Потому что делает выбор.

Из зала: А вопрос, а что Вы чувствуете? Это тоже про ощущения.

Екатерина: Там просто тела у нее особо не было. Она была прозрачная

Из зала: Потому что ты говорила такие вещи: как будто у нее есть опора, но как будто, то есть,  наверное, это окрашено какими-то ощущениями. Когда она говорила, что как будто вокруг ничего нет, она как будто летит, но с другой стороны, ощущение, как будто есть опора.  Там просматривается целый ряд ощущений. Ощущение, что это безопасно, какая-то опора.

Екатерина: Вопрос в том, зачем задавать эти вопросы?

Из зала: Если я правильно понимаю, ты сейчас рассуждаешь, какие вопросы мы можем задать наблюдателю. Если ты говоришь о том, что это некая позиция какая-то ценная и важная, если я правильно понимаю,

Екатерина: ее ценность в обзоре, у него есть обзор

Из зала: или я просто не услышала того, что эта позиция только про видение. При этом, когда описывала его, там даже про видение ничего не было. Когда ты описывала, ты говорила про то, что она шла, вдруг увидела небо, и появилось очень много каких-то ощущений.

…

Екатерина: Как мы можем видеть смысл нарративной практики? Мы можем (это не значит, что все должны так его видеть) считать, что смысл в том, что у человека появляется возможность переписать историю, то есть выбрать предпочтения, сконструировать свою предпочитаемую версию из океана возможностей. Мы можем видеть смысл в том, чтобы стать автором, часто мы считаем, что это главное событие, которое происходит во время нарративного консультирования. Переписывание истории – это то, что важно и очень нужно персонажу, он пришел именно со своими страданиями, но если человек стал автором, то решено гораздо больше проблем, а если не стал, то никакая не решена. Поэтому надо стать автором истории - тем, кто отбирает события, увязывает все элементы и держит (удерживает одну определенную историю, не давая ее элементам распасться и вернуться в «океан» возможностей) их связанными в определенный сюжет с помощью социальной поддержки, которая каждый день вместе с ним воспроизводит эту историю, или каждый момент. И для меня есть дополнительный и уникальный смысл нарративной практики в том, что у человека есть шанс обнаружить, что вообще необязательно быть кем-то.

Там дальше в теме выступения был элемент про взаимосвязи. Есть еще один уникальный момент, который я вижу - мы можем простраивать взаимосвязи абсолютно между всем, абсолютно между любыми элементами.  И все они одинаково будут взаимосвязаны. Все элементы океана – элементы только условно, все они одинаково взаимосвязаны. И человек, наблюдатель, может увидеть это. Автор может выделить и вписать в историю любую связь. Вот еще мысль, которую мы не успеваем развернуть, которая тоже включена сюда. Зачем тогда нужен наблюдатель? Потому что именно благодаря ему, а не благодаря автору, выбор вообще возможен.

И в качестве бонусного развлечения, я распечатала одно из упражнений, я его использовала в тренинге про психосоматитку, есть упражнение № 8,  в котором участвует автор, персонаж и наблюдатель. И там есть некоторые вопросы, которые надо обращать к наблюдателю. Они здесь распечатаны, можно их взять, кто хочет.

Ведущий: Время у нас не много осталось, поэтому предлагаю не комментарии, а вопросы.

Из зала: Вы сказали, какие вопросы относите к автору, какие к наблюдателю, а есть вопросы, которые можно задать к персонажу?

Екатерина: Да, есть вопросы о том, как вы себя чувствуете? Это персонаж только знает.

Из зала: Как чувствуете, проживая это?

Екатерина: Сказать, что ему больно и хочется повеситься или радостно, может персонаж. А автор может оценить. То есть персонаж говорит «я радуюсь», а автор говорит «мне это хорошо, потому что я ценю радость», а наблюдатель говорит «я вас люблю».

Ведущий: Может, наблюдатель говорит «мне это хорошо», а автор говорит «давай, сделаем, чтобы этого было больше, это можно сделать так-то».

Екатерина: Персонаж говорит «мне это хорошо», он там внутри. Я сейчас как персонаж могу сказать, как мне сидеть на этом стуле.

Ведущий: А как наблюдатель?

Екатерина: Хороший вопрос.

Ведущий: Можешь сказать отсюда с этого стула как наблюдатель.

Екатерина: Возможно, нет. Это позиция широкая. Могу сказать, но не буду.

Из зала: Персонаж может быть вообще безголосый невербальный. То есть он радуется и необязательно это формулирует. А наблюдатель как раз фиксирует, констатирует – вот радость.

Екатерина: Да, он фиксирует, может. Персонаж фиксирует радость сразу в союзе с автором, который как-то относится к этой радости и уже совсем с полноценным автором, который относится и делает вывод: радоваться или не радоваться. У наблюдателя нет никакого отношения к этой радости. Зато он видит весь контекст, каким образом я оказалась с этой радостью. Он видит все выходы, только осуществлять он их не будет. Но если мне не захочется радоваться, если мы с автором решим, что не надо, только наблюдатель увидит весь обзор, куда здесь можно деваться.

Из зала: А это похоже на поведенческую метафору «видеокамеры»?

Екатерина: Наверняка.

Из зала: Даже безотносительно поведенческого контекста, наблюдатель, скорее, как видеокамера, которая где-то  углу висит и снимает.

Екатерина: Это более широкая позиция, гораздо более широкая. У меня есть метафора «океан». И это даже то, что больше океана. То есть, если человек – это океан, то наблюдатель – это то, что не сводится к этому океану.

Из зала: У меня вопрос про автора. Вы говорили, что автор – это тоже история, она тоже конструируется. При этом автор конструирует все другие истории. Что делать, если автор не сконструирован или сконструирован  немного?

Екатерина: Мы делаем автора. Мы все время в нарративном консультировании делаем автора с самого сначала. Процессы идут параллельно - мы все время делаем автора и пытаемся делать историю. Пока автор не сделался, историю делать некому.

Из зала: У меня вопрос, кто конструирует самого автора, если он не сконструирован?

Екатерина: Это очень хороший вопрос. Тогда мы можем исходить из допущения, что это способность к конструированию, как и все остальные способности,  потенциально заложены в этом океане, там есть вообще все, мы из него можем делать все, что угодно. Но автор – это уже идентифицированный автор, тот, кто думает, что он конструирует.  Авторская позиция – у него уже есть идентичность автора, он понимает, что он конструирует. И вот эту идентичность, Вы совершенно правы, каким-то образом вы конструируете.

Из зала: Когда Вы рассказывали о своей клиентке, у меня возникла аналогия ее «неба» «место мира» Вернон ….

Екатерина: Да, спасибо. Конечно, возникают самые разные аналогии. Просто одна из моих мыслей, одно из моих наблюдений в процессе бесед с людьми состоит в том, что люди оказываются в этой позиции очень часто. Но мы к ней как бы не обращаемся. Я хотела бы создать условия, чтобы мы могли к ней тоже обращаться.

Ведущий: Спасибо большое. Очень хочется дальше обсуждать и задавать вопросы, размышлять про это, но наша конференция идет дальше. И сейчас у нас время для того, чтобы ведущие первой параллели воркшопов могли их представить.

Ведущая: Первая параллель воркшопов у нас начинается в 12.15, комната 240, Галина Федосеева. «Ничего нет, но все возможно. Как понимает идентичность нарративная практика».

Галина Федосеева: Для тех, кого затронула тема, которую сейчас Екатерина озвучила, наверное, хорошая новость, потому что мой воркшоп базируется на дипломе, который под научным руководством Екатерины я написала. И я, как начинающий практик, сочла безумно важным впитать и осмыслить все эти философские основы понимания идентичности для того, чтобы  пользоваться техниками, которые прописаны, легко используем, но те возможности к изменениям, которые закладывал Майкл Уайт, вдохновившийся философами-постмодернистами, возможно, в первую очередь тогда, когда нарративный практик сам  воспримет эту идентичность таким образом, учитывая все допущения, которые мы освежим в памяти.

Насущная актуальность в том, что для нашего сознания, более-менее социально-культурного, это все равно новые и сложно усвояемые идеи не только нашими клиентами, которым вдруг возможно увидеть возможности безграничные и возможности изменения, но и самим терапевтам нелегко представить человека действительно так. Я приглашаю еще раз вспомнить, что мы должны себе представить. На практическом примере посмотрим, какие возможности это может давать нашей практике. И еще раз взглянем на техники именно через призму понимания идентичности.